Неточные совпадения
Г-жа Простакова. Без наук люди живут и жили. Покойник батюшка воеводою был пятнадцать лет, а с тем и скончаться изволил, что не умел грамоте, а умел достаточек нажить и сохранить. Челобитчиков принимал всегда, бывало, сидя на железном сундуке. После всякого сундук отворит и что-нибудь положит. То-то эконом был! Жизни не жалел, чтоб из сундука ничего не вынуть. Перед другим не похвалюсь, от вас не потаю: покойник-свет,
лежа на сундуке с
деньгами, умер, так сказать, с голоду. А! каково это?
Вот кругом него собрался народ из крепости — он никого не замечал; постояли, потолковали и пошли назад; я велел возле его положить
деньги за баранов — он их не тронул,
лежал себе ничком, как мертвый.
— Ведь я тебе на первых порах объявил. Торговаться я не охотник. Я тебе говорю опять: я не то, что другой помещик, к которому ты подъедешь под самый срок уплаты в ломбард. Ведь я вас знаю всех. У вас есть списки всех, кому когда следует уплачивать. Что ж тут мудреного? Ему приспичит, он тебе и отдаст за полцены. А мне что твои
деньги? У меня вещь хоть три года
лежи! Мне в ломбард не нужно уплачивать…
То, собственно, обстоятельство, что он ни разу не открыл кошелька и не знал даже, сколько именно в нем
лежит денег, показалось невероятным (в кошельке оказалось триста семнадцать рублей серебром и три двугривенных; от долгого лежанья под камнем некоторые верхние, самые крупные, бумажки чрезвычайно попортились).
— Для чего я не служу, милостивый государь, — подхватил Мармеладов, исключительно обращаясь к Раскольникову, как будто это он ему задал вопрос, — для чего не служу? А разве сердце у меня не болит о том, что я пресмыкаюсь втуне? Когда господин Лебезятников, тому месяц назад, супругу мою собственноручно избил, а я
лежал пьяненькой, разве я не страдал? Позвольте, молодой человек, случалось вам… гм… ну хоть испрашивать
денег взаймы безнадежно?
— Ате
деньги… я, впрочем, даже и не знаю, были ли там и деньги-то, — прибавил он тихо и как бы в раздумье, — я снял у ней тогда кошелек с шеи, замшевый… полный, тугой такой кошелек… да я не посмотрел на него; не успел, должно быть… Ну, а вещи, какие-то все запонки да цепочки, — я все эти вещи и кошелек на чужом одном дворе, на В — м проспекте под камень схоронил, на другое же утро… Все там и теперь
лежит…
Наглядел бы я там еще прежде, на этом дворе, какой-нибудь такой камень этак в пуд или полтора весу, где-нибудь в углу, у забора, что с построения дома, может,
лежит; приподнял бы этот камень — под ним ямка должна быть, — да в ямку-то эту все бы вещи и
деньги и сложил.
— Он ограбил, вот и вся причина. Он взял
деньги и вещи. Правда, он, по собственному своему сознанию, не воспользовался ни
деньгами, ни вещами, а снес их куда-то под камень, где они и теперь
лежат. Но это потому, что он не посмел воспользоваться.
Слух о том, что Савва Морозов и еще какой-то пермский пароходовладелец щедро помогают революционерам
деньгами, упорно держался, и теперь,
лежа на диване, дымя папиросой в темноте, Самгин озлобленно и уныло думал...
— В больнице
лежал двадцать три дня, — объяснил он и попросил Варвару дать ему
денег взаем до поры, пока он оправится и начнет работать.
Я все время не считал мою кучу
денег и только пригребал руками, а перед Афердовым тоже все время
лежали деньги, и как раз сейчас подле моих, но в порядке и сосчитанные.
Деньги шестьдесят рублей на столе
лежат: «Уберите, говорит, маменька: место получим, первым долгом как можно скорей отдадим, докажем, что мы честные, а что мы деликатные, то он уже видел это».
— И однако же,
денег нет, а они здесь
лежали! Четыреста рублей!
Разом вышла и другая история: пропали
деньги в банке, под носом у Зерщикова, пачка в четыреста рублей. Зерщиков указывал место, где они
лежали, «сейчас только
лежали», и это место оказывалось прямо подле меня, соприкасалось со мной, с тем местом, где
лежали мои
деньги, то есть гораздо, значит, ближе ко мне, чем к Афердову.
Деньги и теперь еще
лежат, ее ожидая, и теперь еще Катерина Николаевна надеется, что она переменит решение; но этого не случится, и я знаю про то наверно, потому что я теперь — один из самых близких знакомых и друзей Анны Андреевны.
— Знаю, что острижете, — грубо проговорил Лепешкин, вынимая толстый бумажник. — Ведь у тебя голова-то, Иван Яковлич, золотая, прямо сказать, кабы не дыра в ней… Не стоял бы ты на коленях перед мужиком, ежели бы этих своих глупостев с женским полом не выкидывал. Да… Вот тебе
деньги, и чтобы завтра они у меня на столе
лежали. Вот тебе мой сказ, а векселей твоих даром не надо, — все равно на подтопку уйдут.
— Вы замечательно смело рассуждаете… — задумчиво проговорил Привалов. — И знаете, я тысячу раз думал то же, только относительно своего наследства… Вас мучит одна золотопромышленность, а на моей совести, кроме
денег, добытых золотопромышленностью, большою тяжестью
лежат еще заводы, которые основаны на отнятых у башкир землях и созданы трудом приписных к заводам крестьян.
— На стол положили… сами… вон они
лежат. Забыли? Подлинно
деньги у вас точно сор аль вода. Вот ваши пистолеты. Странно, в шестом часу давеча заложил их за десять рублей, а теперь эвона у вас, тысяч-то. Две или три небось?
И что же: давеча сюда, в суд, приносят
деньги, три тысячи рублей, — «те самые, дескать, которые
лежали вот в этом самом пакете, что на столе с вещественными доказательствами, получил, дескать, вчера от Смердякова».
Зайдет она, бывало, в богатую лавку, садится, тут дорогой товар
лежит, тут и
деньги, хозяева никогда ее не остерегаются, знают, что хоть тысячи выложи при ней
денег и забудь, она из них не возьмет ни копейки.
Вероятно, он убил в раздражении, разгоревшись злобой, только что взглянул на своего ненавистника и соперника, но убив, что сделал, может быть, одним разом, одним взмахом руки, вооруженной медным пестом, и убедившись затем уже после подробного обыска, что ее тут нет, он, однако же, не забыл засунуть руку под подушку и достать конверт с
деньгами, разорванная обложка которого
лежит теперь здесь на столе с вещественными доказательствами.
— А вот, — вынул вдруг Иван Федорович пачку
денег, — вот
деньги… те самые, которые
лежали вот в том пакете, — он кивнул на стол с вещественными доказательствами, — и из-за которых убили отца. Куда положить? Господин судебный пристав, передайте.
И вот, замыслив убийство, он заранее сообщает другому лицу — и к тому же в высочайшей степени заинтересованному лицу, именно подсудимому, — все обстоятельства о
деньгах и знаках: где
лежит пакет, что именно на пакете написано, чем он обернут, а главное, главное сообщает про эти «знаки», которыми к барину можно пройти.
Если пакет
лежал на полу как улика, что в нем были
деньги, то почему я не могу утверждать обратное, а именно, что пакет валялся на полу именно потому, что в нем уже не было
денег, взятых из него предварительно самим хозяином?
Забегаю вперед: то-то и есть, что он, может быть, и знал, где достать эти
деньги, знал, может быть, где и
лежат они.
Ибо будь человек знающий и привычный, вот как я, например, который эти
деньги сам видел зараньше и, может, их сам же в тот пакет ввертывал и собственными глазами смотрел, как его запечатывали и надписывали, то такой человек-с с какой же бы стати, если примерно это он убил, стал бы тогда, после убивства, этот пакет распечатывать, да еще в таких попыхах, зная и без того совсем уж наверно, что
деньги эти в том пакете беспременно лежат-с?
— Как же бы я мог тогда прямее сказать-с? Один лишь страх во мне говорил-с, да и вы могли осердиться. Я, конечно, опасаться мог, чтобы Дмитрий Федорович не сделали какого скандалу, и самые эти
деньги не унесли, так как их все равно что за свои почитали, а вот кто же знал, что таким убивством кончится? Думал, они просто только похитят эти три тысячи рублей, что у барина под тюфяком лежали-с, в пакете-с, а они вот убили-с. Где же и вам угадать было, сударь?
Потом помечтал,
лежа на спине и покуривая трубочку, о том, как он распорядится с остальными
деньгами, — а именно, каких он раздобудет собак: настоящих костромских и непременно краснопегих!
— Философ, натурально, не взял; но русский будто бы все-таки положил у банкира
деньги на его имя и написал ему так: «
Деньгами распоряжайтесь, как хотите, хоть, бросьте в воду, а мне их уже не можете возвратить, меня вы не отыщете», — и будто б эти
деньги так и теперь
лежат у банкира.
— Приходила, — отвечал Ванька, — я смотрел на нее издали. Она легла здесь и
лежала долго. А там барыня пошла в село и призвала попа, дала ему
денег и поехала, а мне дала пятак серебром — славная барыня!
Мы застали Р. в обмороке или в каком-то нервном летаргическом сне. Это не было притворством; смерть мужа напомнила ей ее беспомощное положение; она оставалась одна с детьми в чужом городе, без
денег, без близких людей. Сверх того, у ней бывали и прежде при сильных потрясениях эти нервные ошеломления, продолжавшиеся по нескольку часов. Бледная, как смерть, с холодным лицом и с закрытыми глазами,
лежала она в этих случаях, изредка захлебываясь воздухом и без дыхания в промежутках.
— Тебя не съест, у тебя надёжа хорошая. Хорошо ты одумала, что мужичком занялась. Крестьянин — он не выдаст. Хоть из-под земли, да на оброк
денег достанет. За крестьянами-то у тебя все равно, что в ламбарте, денежки
лежат.
— С Богом. А на бумагу так и отвечай: никакого, мол, духу у нас в уезде нет и не бывало. Живем тихо, французу не подражаем… А насчет долга не опасайся:
деньги твои у меня словно в ломбарте
лежат. Ступай.
— Как же мне сказывали, что у него большие
деньги в ломбарте
лежат? — тревожится матушка, — кабы свой капитал был, он бы вынул денежки из Совета да и пополнил бы нехватку.
Первые три недели актеры поблещут подарками, а там начинают линять: портсигары на столе не
лежат, часы не вынимаются, а там уже пиджаки плотно застегиваются, потому что и последнее украшение — цепочка с брелоками — уходит вслед за часами в ссудную кассу. А затем туда же следует и гардероб, за который плачены большие
деньги, собранные трудовыми грошами.
— Ведь это мне решительно ничего не стоит, — объяснял он смущавшемуся Галактиону. —
Деньги все равно будут
лежать, как у меня в кармане, а года через три вы их выплатите мне.
Прошло после свадьбы не больше месяца, как по городу разнеслась страшная весть. Нагибин скоропостижно умер. Было это вскоре после обеда. Он поел какой-то ухи из соленой рыбы и умер. Когда кухарка вошла в комнату, он
лежал на полу уже похолодевший. Догадкам и предположениям не было конца. Всего удивительнее было то, что после миллионера не нашли никаких
денег. Имущество было в полной сохранности, замки все целы, а кухарка показывала только одно, что хозяин ел за час до смерти уху.
— Плохая наша ворожба, Флегонт Васильич. Михей-то Зотыч того, разнемогся, в лежку
лежит. Того гляди, скапутится. А у меня та причина, что ежели он помрет, так жалованье мое все пропадет. Денег-то я еще и не видывал от него, а уж второй год живу.
— Да, да… Например,
деньги — что такое
деньги, когда они
лежат без всякой пользы? Это все равно — если хорошенькую женщину завязать в мешок… да. Хуже: это разврат.
— А вы того не соображаете, что крупчатка хлеб даст народам? — спросил писарь. — Теперь на одной постройке сколько народу орудует, а дальше — больше. У которых мужичков хлеб-то по три года
лежит, мышь его ест и прочее, а тут на, получай наличные денежки. Мужичок-то и оборотится с
деньгами и опять хлебца подвезет.
Но вот наконец я сдал экзамен в третий класс, получил в награду Евангелие, Басни Крылова в переплете и еще книжку без переплета, с непонятным титулом — «Фата-Моргана», дали мне также похвальный лист. Когда я принес эти подарки домой, дед очень обрадовался, растрогался и заявил, что всё это нужно беречь и что он запрет книги в укладку себе. Бабушка уже несколько дней
лежала больная, у нее не было
денег, дед охал и взвизгивал...
Тогда Ганя вошел в его комнату и положил перед ним на стол обгорелую пачку
денег, подаренных ему Настасьей Филипповной, когда он
лежал в обмороке.
— Слышали! Так ведь на это-то ты и рассчитываешь, — обернулась она опять к Докторенке, — ведь уж
деньги теперь у тебя всё равно что в кармане
лежат, вот ты и фанфаронишь, чтобы нам пыли задать… Нет, голубчик, других дураков найди, а я вас насквозь вижу… всю игру вашу вижу!
Я не взяла еще с тебя денег-то, вон они
лежат; давай их сюда, всю пачку!
— Ко мне же придешь, поклонишься своими
деньгами, да я-то не возьму… — бахвалился Кишкин. — Так будут у тебя
лежать, а я тебе процент заплатил бы. Не пито, не едено огребала бы с меня денежки.
— Тебя жалеючи не отдаю, глупая… У меня сохраннее твои
деньги:
лежат в железном сундуке за пятью замками. Да… А у тебя еще украдут, или сама потеряешь.
— А потому… Известно, позорили. Лесообъездчики с Кукарских заводов наехали этак на один скит и позорили. Меду одного, слышь, пудов с пять увезли, воску, крупчатки,
денег… Много добра в скитах
лежит, вот и покорыстовались. Ну, поглянулось им, лесообъездчикам, они и давай другие скиты зорить… Большие
деньги, сказывают, добыли и теперь в купцы вышли. Дома какие понастроили, одежу завели, коней…
Убитый Кирилл
лежал попрежнему в снегу ничком. Он был в одной рубахе и в валенках. Длинные темные волосы разметались в снегу, как крыло подстреленной птицы. Около головы снег был окрашен кровью. Лошадь была оставлена версты за две, в береговом ситнике, и Мосей соображал, что им придется нести убитого на руках. Эх, неладно, что он связался с этими мочеганами: не то у них было на уме… Один за бабой погнался, другой за
деньгами. Того гляди, разболтают еще.
Другой раз, вспомнив вдруг, что смерть ожидает меня каждый час, каждую минуту, я решил, не понимая, как не поняли того до сих пор люди, что человек не может быть иначе счастлив, как пользуясь настоящим и не помышляя о будущем, — и я дня три, под влиянием этой мысли, бросил уроки и занимался только тем, что,
лежа на постели, наслаждался чтением какого-нибудь романа и едою пряников с кроновским медом, которые я покупал на последние
деньги.
— Павел Михайлович, — начал он, становясь перед сыном, — так как вы в Москве очень мало издерживали
денег, то позвольте вот вам поклониться пятьюстами рублями. — И, поклонившись сыну в пояс, полковник протянул к нему руку, в которой
лежало пятьсот рублей.